- Зеленый цвет состоит из желтого и синего, но когда ты смотришь на зеленый, ты не видишь ни желтого ни синего. Я лежал и думал об этом, и мне казалось, что эта мысль о зеленом цвете как-то связана с мыслью об отце Морана, и вообще – с мыслью обо всех людях и всех вещах. Но я просто не находил слов, чтобы выразить свою «зеленую» мысль.
- Колокольчики купались в лучах солнца, пробивающихся сквозь густые кроны деревьев. Дикий чеснок пах запеченной слизью. И отчаянно пели дрозды – пели так, словно молчание равносильно смерти. Вообще, мне кажется, что пение птиц – это мысли леса. Это так же восхитительно, как классическая музыка, – и я хотел сказать об этом Морану, но не мог – мы, мальчишки не можем говорить «восхитительно», потому что так говорят только педики.
- То, что мои родители говорят друг другу в последнее время, и то, что они имеют в виду – это совершенно разные вещи. Даже простые слова вежливости в их устах звучат, как отравленные.
- А дальше произошло… я, честно говоря, ожидал чего угодно, но не этого. Розмари разинула рот, так широко, что, казалось, могла сломать себе челюсть, – и заорала. Вопль ее словно вырвался из самой темной и удаленной части ее души. Это был самый жуткий и громкий крик из всех, что я когда либо слышал. Как полицейская сирена, только гораздо медленней и печальней. И каждый псих, каждый доктор, каждая медсестра – все живые люди вокруг просто замерли, словно окаменели, превратились в статуи. А вопль Розмари становился все выше – и уже ломал все возможные звуковые регистры – столько в нем было боли и одиночества. Этот вопль услышал каждый живой человек в радиусе мили, – нет, двух миль.
По ком она плакала?
- Когда стихотворение закончено, оно начинает жить своей жизнью.
Т.С. Элиот выразил это так: «стихотворение – это вторжение в область невыразимого». Ненаписанные стихотворения, и те, что никогда не будут написаны, все они уже существуют. В области невыразимого. Искусство…, созданное из невыразимого, это и есть красота. Даже если оно рассказывает об уродстве.
Серебряные луны, бушующие моря, – все это дешевые cliche, они отравляют красоту. Неопытный человек всегда думает, что его слова, его картины, его ноты создают красоту.
Но мастер знает: его слова – это лишь способ донести ее; слова – это средство передвижения красоты. Мастер знает, что он не знает, что такое красота.
У красоты иммунитет к определениям. Когда что-то красиво, ты просто знаешь это.
- – Но… – я колебался – должен ли я говорить то, что хочу сказать?
– Мое единственное требование, – сказала она, – говори то, что думаешь.
– Вы только что перечислили вещи, созданные природой. А что насчет картин или музыки? Мы ведь можем сказать: «гончар создал эту прекрасную вазу».
– Можем, еще как можем. Но буд осторожен со словами. Слова говорят: «Ты повесил ярлык на это понятие, на эту идею, значит ты понимаешь ее смысл». Но это не так. Слова врут. Или вернее: слова неуклюжи. Неловки. Гончар создал вазу, да, но он не создавал ее красоту. Он создал объект, в котором красота поселилась. До тех пор, пока вазу не разбили. А ведь это судьба любой вазы – быть разбитой.
